8 сентября в мире отмечается международный день солидарности журналистов. Формально отмечают его и в России. Но немногие из современных журналистов знают, в память какого события выбран этот день. А иные даже поздравляют друг друга в этот день, думая, что это какой-то «праздник».

8 сентября был установлен памятной датой по решению международной организации журналистов. В этот день в 1943 году немецкие нацисты убили чешского коммуниста – журналиста, писателя, публициста – Юлиуса Фучика.

Юлиус Фучик был известен еще в 1930-х годах, когда был одним из редакторов главной коммунистической газеты Чехословакии «Руде право» (Красное право). В качестве журналиста он посещал Советский Союз и, по итогам поездок, написал книгу для своих соотечественников – чехов – с говорящим названием: «В стране, где наше завтра является уже вчерашним днём».

В 1939 году Чехословакию оккупируют немецко-фашистские войска, и для коммунистов наступают самые сложные, самые чёрные и, в то же время, героические дни борьбы. Фучик, вместе со всей компартией, уходит в подполье, живет по поддельным документам и продолжает нелегально редактировать и издавать «Руде право» и другие газеты.

В апреле 1942 года Юлиуса Фучика арестовывает гестапо. Его подвергают зверским пыткам, на его глазах избивают его жену. Но он не сдается, и палачам не удается вытянуть из него никаких сведений.

В пражской тюрьме Панкрац он написал свою самую главную и самую пронзительную книгу под названием «Репортаж с петлёй на шее». Среди надзирателей были чехи, которые сочувствовали арестованным. Один из них тайно принес в камеру Фучику карандаш и бумагу. Когда журналист-арестант заканчивал писать, надзиратель скрытно выносил исписанные бумаги.

Из строк, написанных Юлиусом Фучиком в тюрьме, мы узнаём, как было трудно в фашистской тюрьме и какой силой духа обладали борющиеся коммунисты. Уже после войны, из гестаповских документов, удалось узнать и другие подробности жизни Фучика в тюрьме.

— Они выбивали зубы, били так, что лопались барабанные перепонки, выдавливали глазные яблоки, били ногами в пах, пробивали черепа, забивали до смерти с неслыханной жестокостью, не имевшей других источников, кроме звериной натуры. Ежедневно я видел этих палачей, вынужден был говорить с ними, терпеть их присутствие, от которого все вокруг наполнялось кровью и стонами. Нам помогала лишь твердая вера, что они не уйдут от возмездия. Не уйдут, даже если бы им удалось умертвить всех свидетелей своих злодеяний! — оставил леденящие душу воспоминания о зверствах палачей журналист.

Гестаповцы пытались сломить Фучика не только силой, но и обманом, хитростью. Иногда, в ходе «следствия», его вывозили на «места преступления» на улицы Праги. В тюремных застенках пытали антифашистов, а город жил как ни в чем не бывало.

«Вот ты арестован, а посмотри, изменилось ли что-нибудь вокруг? Люди ходят, как и раньше, смеются, хлопочут, и все идет своим чередом, как будто тебя и не было. Среди этих прохожих есть и твои читатели. Не думаешь ли ты, что у них из-за тебя прибавилась хоть одна морщинка?», – хитро сказал полицейский комиссар Иозеф Бём.

— Сейчас миллионы людей ведут последний бой за свободу, тысячи гибнут в этом бою. Я — один из них. И знаете что, комиссар, быть одним из воинов последней битвы — это прекрасно! – гордо ответил коммунист.

«Я знаю, ты любишь Прагу. Посмотри, неужели тебе не хочется вернуться сюда? Как она хороша! И останется такой же, когда тебя уже не будет…», – продолжал искушать гестаповец.

— И станет еще прекраснее, когда здесь не будет вас, — прервал его Фучик.

Или еще один поединок, зафиксированный в стенограмме допроса, впоследствии извлеченной из полицейских сейфов:

"- Неужели ты не понимаешь? Всё кончено. Вы проиграли. Вы все.

- Проиграл только я.

- Ты ещё веришь в победу коммуны?

- Конечно.

- Он ещё верит? - переспрашивает по-немецки гестаповский начальник, не понимающий чешского. - Он еще верит в победу России?

 - Конечно, иного исхода не может быть".

В день, когда Фучика вели на казнь, он пел «Интернационал». Другие заключенные, тоже ожидавшие своего смертного часа в одиночных камерах, двери которых выходили в тот коридор, слышали его пение и подпевали ему из своих камер. Кто-то пел про себя, а кто посмелее – вслух. Они подпевали Юлиусу Фучику на разных языках.

Лев Зацепилов